А вот Лаурэфиндэ про себя уже пожалел о сказанном. Он не был мастером слова, а сегодня говорить как-то особенно плохо получалось. Но воспоминание о Лаириэль настолько пересеклось с темой спасительных мыслей, что вырвалось само собой. Он смущенно хмыкнул, постарался ответить сдержанно, дабы не задеть еще чего-нибудь острого.
- Она осталась без родителей. Я сам не ожидал, что приму её настолько. Но в нашей жизни всё так устроено - мы видим кого-то долго ли, мимолетно ли, и этот кто-то становится возлюбленной, братом. А у меня вот дочка приёмная появилась.
Сорвал еще одну травинку, сунул в рот. Обнаружил забытую бутылку у себя в руках, протянул её Канафинвэ.
- Скажи, если это возможно… Как ты чувствуешь то, что за тобой идут? Что кто-то следует за тобой как за лордом?

Лаурэфиндэ покачал головой:
- Я не ждал какого-то конкретного ответа. Поэтому не могу быть разочарован. Но ты сказал: только ответственность...
Было ли это то, что сковывало сердце Турукано? Задавая вопрос, он думал о своих размышлениях, а, получив ответ, отчего-то встревожился о друге. Но Канафинвэ не могло быть дела до того.
- Я бы не хотел, чтобы во мне осталась только ответственность. Появились те, кто почему-то следует за мной. И это становится привычным, я принимаю новую роль и да, ответственность. Но вижу тех, кто идет рядом, как братьев и сестер. Я старший и они верят мне, но мне думается, должно быть еще что-то кроме ответственности, чтобы оправдать эту веру. Прости, если непонятно сказал. Но скажи и ты мне, хоть как-нибудь, прошу. Отчего становится «ничего кроме»?

Сначала Лаурэфиндэ вообще ничего не понял. Канафинвэ вдруг заговорил словно и не с ним, а с кем-то другим. Не ответив на последний вопрос, он вернулся к первому, словно еще раз его переживая. Эльда нахмурился, пытаясь разобраться в этом потоке мыслей. Но потом, решил ответить Канафинвэ на то, о чем он говорил и спрашивал.
- Если у меня и есть то, за что мне верят, то про это говорить не мне, а им самим. Я лишь знаю, что тревожусь о них, забочусь, мечтаю и желаю, чтобы их жизнь была более полной. Не знаю, как пока это толком сказать. Сейчас многое изменится, я понимаю. А пока… пока нам надо было только дойти. Дойти, выжить и иметь силы идти дальше. Поэтому немного во мне пока причин и оснований.
Покачал головой, отхлебнул из так и не забранной у него бутылки.
- Вождей… Не могу сказать ничего про вождей, Канафинвэ. Просто некоторые стали сильнее, не сломались, не потеряли веры. И смогли поддержать и других тоже. Всё, кто дошли, прошли это испытание, но у многих хватило сил и на большее. Если ты имел в виду это… называй их вождями.

Лаурэфиндэ несколько долгих секунд смотрел прямо на сына Феанаро, прежде чем ответить. Потом вновь перевел взгляд на озеро, поставил бутылку между ними.
- Веры в свои силы, в тех, кто идет рядом. Веры в то, что мы делаем то, что должны. Веры в то, что в мире еще есть что-то светлое, а не только темнота и вздыбленные льды вокруг.
Он замолчал, просто потому что нужно было проглотить ком, вставший поперёк горла. Слишком недавно еще всё это было. Но Хэлкараксе был позади, а потому он уже смог говорить. Хотелось усмехнуться, обдумывая ответ на вопрос, который Канафинвэ наконец-то задал. Но не смог.
- Только я не говорил, что выжить и дойти это была цель. Это была реальность, это была наша жизнь на то время. Это нельзя назвать целью, - было сказано слишком резко, сквозь слова прорвался гнев. Потому как такие вещи недостойны быть целью.
Подобрал камушек и зашвырнул его в озеро. Стало легче.
- Ты спросил ради чего. Да, нам много раз пришлось отвечать на этот вопрос самим себе. Но тебе я могу ответить лишь за себя. И ответ, который бы я дал в начале похода, несколько отличается от того, который дам сейчас.
Странно было говорить об этом вслух. Ибо тем, кто был рядом до сего дня, говорить ничего не требовалось.
- На мне не висел долг, я никому не давал клятв и обещаний. Но, тем не менее, пошел я, потому что был должен это сделать. Сюда, на восток, ушел Моргот. Здесь, на востоке, были не бесплодные земли, здесь была земля, где я открыл глаза, где научился говорить и называть вещи своими именами. Здесь жили те, кто остался. И сюда пришла Тьма. Кому как не мне, видевшему свет и видевшему, как легко его погасить, было идти сюда, чтобы бороться с этой тьмой. И я не успокоюсь, пока будет в моих силах бороться и прогнать её навеки. Вот ради чего я отважился на тот единственный путь, что остался нам тогда. Чтобы бороться с Врагом и его тьмой, мечом ли, словом ли, верой или строя дома и мосты.

- Ну почему же была? – высказавшись, Лаурэфиндэ вдруг почувствовал, как проще стало дышать. – Она и есть.
Он тоже глотнул вина, становилось всё прохладнее, сумерки наступали на краски заката.
То, что он сделал дальше, не было ни обдуманным, ни спонтанным, ни верным, ни глупым. Он протянул Канафинвэ руку:
- Того, что сделано не изменить. Но может быть есть резон попробовать построить что-то новое? У нас с тобой, я знаю, пути разные. Но мы можем сражаться рядом. И мы можем говорить.
Верил ли он во что-то, когда хотел увидеть ответный взгляд, надеялся ли. Скорее всего нет. В том не было нужды. Иногда нужно просто что-то делать.

Ответ был таким же крепким.
Некоторое время после Лаурэфиндэ молчал. Потом вспомнил про вино, сделал пару глотков.
- Я собирался проехаться к северу, поглядеть места для сторожевых постов и крепостей. Но может вы уже проводили такую разведку. Или сами уже начали что-то ставить. Буду признателен, если расскажешь.

- Конечно, я не пойду один. В любом случае, одна пара глаз хорошо, а больше еще лучше.
Протянул бутылку Канафинвэ.
- Прохладно становится. Тебя не хватятся в лагере?
Совершенно нелепая мысль, но не лишённая оснований. Лаурэфиндэ помнил каким взглядом его провожали дозорные на воротах. Он пошёл искать Канафинвэ, мало ли зачем. Эльда вздохнул про себя. Вот ведь какие глупости теперь нужно учитывать.
- Но, если нет, я бы еще посидел здесь с тобой.

- На меня очень подозрительно смотрели, когда объясняли где тебя найти, - усмехнулся Лаурэфиндэ. – Мало ли, зачем я пришёл.

- А вот примерно так же, как ты на меня смотрел, когда увидел, - усмехнулся Лаурэфиндэ.

- На воротах? Да нет, вроде ничего.
Ну да, дозорные на воротах ничего не говорили. Он тоже сделал пару глотков. Хотелось спросить, чего это они шуганные такие, но вопрос бессмысленный со всех сторон. К тому же, было у него подозрение, что некоторых вещей ему не понять. Не захочется понимать.
Вспомнил кое-что, усмехнулся.
- Хоть собаки за своего признают.

- Да, мы такой уже видели, - кивнул Лаурэфиндэ, мрачнея. – До берега он не доходил, но чую в нём недоброе. Он всегда тут был? Часто появляется?

- На севере тоже стало больше дымов, - Лаурэфиндэ хмурился. – Так рассказали синдар, которые на днях пришли со стороны гор. Похоже, он задумал ими закрыть свою крепость от света Анора.                                                                         
Было обнадеживающе осознавать, что Враг чего-то боится, вот только бы еще самим что-то сделать.
- Надо будет не попасть в эту гадость, когда буду возвращаться.

- Буду осторожен, - кивнул в ответ.
Сидеть тут и видеть, как над водой пробирается к берегу пакостный туман было уже не в радость. Только вот вино еще осталось. Лаурэфиндэ с сомнением поглядел на бутылку.
- Думалось, будет больше времени, да опять Проклятый мешает.
Протянул бутылку Канафинвэ.
- Не нести же обратно.
Поднялся.

- Это мне не под силу, быть может, - вставая на ноги. – А чарам твоей песни многое подвластно, что неподвластно мечу, молоту или резцу.
В послезакатном сумраке, в свете начинающейся ночи обострились черты исхудавшего лица. Но на нём не было печати страдания, только лишь отголосок упорства. Которое и в голосе его прозвучало:
- Вот и найди её, эту нужную песню, раз это в твоих силах. Не всё же ему одному чары наводить. Кому-то их и рассеять нужно.
На этот раз крепкая рука легла на плечо Канафинвэ. Ненадолго.
- Проводи.