В шатре было полутемно, только на столе горел светильник. Нолофинвэ сидел спиной к входу, у стола, и не то писал, не то чертил что-то. Движения были резкие, иногда он вычеркивал написанное и начинал снова. Нож, так интересовавший Лайресула, лежал на краю стола рядом с ним.
Когда полог шатра отодвинулся, Нолофинвэ замер на мгновение, прислушиваясь, но не оборачивался.

Нолмэ повернулся, отложил стило. На лице было знакомое многим, кто его хорошо знал, ровное и холодное выражение, которое обычно скрывало не самое лучшее настроение или мысли. Голос тоже был спокойным, без оттенков злости или раздражения, но и тепла в нем не было.
- Зачем ты меня так называешь, Лайресул?

- Ну да, - кивнул Нолофинвэ. - Вот я и хочу понять, почему ты меня так называешь. И понимаешь ли сам, что вообще говоришь.

- Но, видимо, сегодня днем я им перестал для тебя быть? - Нолофинвэ взял стило, повертел в пальцах. - Иначе как понять, что мои слова и мои обещания, данные нашим родичам оказались для тебя ничем? Вот я и спрашиваю, зачем ты меня так называешь, если дела твои расходятся со словом.

- За что? - Нолофинвэ поднял бровь. - Ты ходишь с оружием, как взрослый. Ты сам за себя отвечаешь. Ты выбираешь, чьи слова для тебя важны, а чьи можно на время и забыть. Прощать тебя за твой выбор? Я не могу силой заставить идти за мной и делать то, что я считаю нужным, и никогда не заставлял. Но и государем меня тогда называть не следует. Или за то, что мне пришлось извиняться за это нападение, перед Туркафинвэ и Нельяфинвэ?  Потому что это я не смог обеспечить им обещанной безопасности, посчитав, что моих слов будет достаточно для моего народа. Это тоже лишь моя печаль и моя ошибка. Я же думал, что после всего, через что нам пришлось пройти и что пережить вместе, могу рассчитывать на доверие и на то, что мои слова будут услышаны.

Нолофинвэ молчал, потом сделал жест рукой и сказал, чуть мягче:
- Подойди сюда.
Когда мальчик неохотно приблизился, протянул руку, взял его за плечо.
- Послушай меня, очень внимательно на этот раз. Никто из нас не может сейчас думать только о себе. Это провал, путь в ничто. Посмотри, до чего дошел Феанаро в таких мыслях, к чему это привело. Все, кто шагнули на лед, сделали свой выбор. Не унижай память своих родителей мыслями, что кто-то мог заставить или вынудить их это сделать. И не разрушай себя, снова пытаясь пролить кровь эльдар. Довольно и того, что было сделано, нам никогда этого не простят.

- Потому что я - не их отец и не стану поступать так, как он. Финдэкано принес раненого сюда, к нам домой, и ты же не думаешь, что мне следовало бы прогнать собственного сына, лишь бы не допустить присутствия феанариони здесь. И было бы жестоко - не дать братьям увидеть Майтимо. Сила, она не в злости, не в ярости, не в мелочной мести. Сила в знании того, что мы правы. И это знание, уверенность эта, она дает огромную, безграничную свободу. Когда-нибудь ты это поймешь.

- Да, он же твой, - Нолофинвэ пожал плечами. - Ты не должен их любить, или как-то выказывать дружелюбие. Но если ты по прежнему настаиваешь, что я - твой государь, то мои решения должны выполняться. Это нужно... прежде всего для нас самих, не ради родичей с того берега. Каждый из вас мне много ближе, чем они, но именно поэтому я не допущу новой крови. Это тебе понятно?

- Предатели, - согласился Нолофинвэ. - Но я не хочу судить всех по одной мерке. Такого никто не заслуживает. И... они мои племянники, нравится это тебе или нет, я от родства не отказывался. Подумай еще и об этом.
Он встал, показывая, что разговор закончен. Потом вдруг добавил:
- Иди, найди Турукано, скажи, что я прислал. Вам есть, о чем поговорить.