- Не с Майтимо же, - ответил Нолофинвэ. - Со мной. Он... очень неумный, да к тому же еще и в истерике, хоть и сдерживается. Надо это учитывать и всерьез не принимать. Но как же я устал, а... Сейчас принесут горячего, хотя я бы выпил вина.
Он прошел через комнату и сел на кровать.
- Тебе он ничего не наговорил? Я предполагал, что уж тебе-то они не станут, хотя бы из благодарности.

Нолофинвэ посмотрел на него, кивнул:
- Испортил. Сам это понял, или Майтимо в себя приходил и сказал?
Открылась дверь, вошел дежуривший этой ночью целитель с чайничком и двумя кружками. Чайник был горячий, из носика понимался пар.
- Должно настояться еще немного, - сказал он. - Я не знал, оба вы захотите, или нет, потому кружки две, на всякий случай.
Потом он вышел, снова прикрыл дверь.

- Например, мог мне верить. Что я не желаю ему зла и не стану делать ничего против его воли, - голос звучал не гневно, а скорее устало. - Неужели ты думал, что я действительно мог притащить его туда ради того, чтобы все желающие отвели душу? Нет, я мог бы... но не раненого. И не того, у кого с совестью и так все в порядке. Вот Турко я бы туда притащил... но с него бы сталось и там начать меня оскорблять, а при остальных я бы этого уже так не спустил, это было бы совсем плохо.

- Всегда стоит сперва подумать, потом что-то делать, - заметил Нолофинвэ. - Я, во-всяком случае, стараюсь именно так.
Он взял кружку, обхватил бока ладонями, словно грел руки, потом покачал головой:
- Ты с ума сошел, Финьо. Какое наказание, ты же не вазу в доме грохнул. Но я хочу, чтобы ты понял. Дело не в том, что ты думаешь иначе. Все разные, кто-то легко забывает горе и потери, кто-то уходит в работу и дела, кому-то нужно время, или чужое сочувствие или месть. А ты просто обвинил тех, кто не может с собой справиться или не может найти себя в новом мире, или не знает, как жить дальше, в жестокости и бездействии. Сказал, что их горе не так уж важно.  А жесток в данном случае был ты сам. Заметь, там собралось не очень много эльдар... но даже если ты, я, Турукано, считаем иначе, чем они, мы не можем их бросить, объявив негодной и неудобной частью народа.

- Финьо, некоторых трясти нельзя, им для этого нужно сперва набраться хотьь каких-то сил. Да, я думаю там были те, кого твои слова "встряхнули". Но большинство там так задавлено собственным горем и обидой, что чувствует лишь боль. Я и так надавил, сказав, что выбора у них нет, некоторые мои решения, увы, неприятные, но их придется выполнять. А Майтимо хотел... другого, как я понял. Извиниться. Думаю, скорее для себя, чем для тех, кто там собрался. Иначе бы я его никуда не потащил. Потому что когда очень нужно сказать некоторые слова, то в итоге для выздоровления поолезно это все-таки сделать. Ну и да. Я хотел, чтобы собравшиеся посмотрели, кого объявили врагом. Но при этом я могу понять и их. Мне тоже стоит немалых услилий сдерживать себя, когда разговариваю с некоторыми из племянников. Особенно когда они перестают чувствовать границы дозволенного. И... выпей. Тебе тоже полезно. Жаль, ничего покрепче нет...

- Да, стоило тебя предупредить, - кивнул Нолофинвэ. - Но я действительно решил все спонтанно и там было не до того, чтобы подумать. Хотел и для себя проверить кое-что. После Арамана, там ведь мне так и не удалось всех остановить.
Он отпил из чашки, помолчал, рикрыв глаза и отмечая, как разливается по телу тепло от напитка. Потом глянул на сына, чуть улыбнулся.
- Турко просто глуп и не умеет держать себя в руках. Ну и забывает, где он находится и по чьему разрешению. Сочетание не самое удобное, в первую очередь для него самого. Назвал меня трусом, который побоялся принести Майтимо сам. Хорошо, что это было наедине. Иначе пришлось бы отправить его из лагеря прямо сейчас. А так... я еще подумаю.

- Не в вине дело. А в том, что я иногда сомневаюсь... что действительно могу удержать от чего-то или убедить. В Арамане не вышло, но там я был никто. Бывший регент... невозможно одновременно отказываться от любой власти и при этом чего-то требовать. Во льдах другое дело, общая цель и беда выбора не оставляют. А сейчас... могу ли я? Действительно ли я достоин быть тем, кем меня называют? Хотел это понять, но даже не знаю, что вышло - это еще будет видно.
Он вздохнул, потом улыбнулся.
- Все будет хорошо, теперь-то я в этом уверен. Что до Турко... - посмотрел внимательно и потом сказал, с нарочитой серьезностью: - Как я могу запретить тебе разговаривать с двоюродным братом? Если же он не остынет к тому моменту, ты волен делать то, что считаешь нужным. Но... вежливо и без смертоубийства. И осторожно. Помни, чей он сын и что в минуты гнева делал его отец.

- Ну, хоть ты во мне уверен, - Нолофинвэ улыбнулся. - Уже неплохо. Знаешь,  если Майтимо уведт братьев подальше, это будет, конечно, спокойнее... но мне кажется, станет хуже. Мы никогда не соединимся, пусть не как один народ, а как союзники. Если не можем даже находиться рядом друг с другом. Завтра праздник, свадьба. Будут гости - приглашены наши ближайшие соседи. И как мы им объясним, что с нами стоит заключить военный союз, если они увидят, что мы  друг с другом договориться не можем? Даже если не увидят эти гости... будут же и следующие, уже более важные встречи.

- Нам и так придется о многом молчать, сам понимаешь, - тихо сказал Нолофинвэ. - И это тоже. Мы должны прийти хоть к какому-то согласию, иначе нет смысла во всем этом походе. Если бы жив остался Феанаро - другое дело. С ним договориться я бы не смог, и других не смог бы в том убедить. Мне... знаешь, мне одновременно и горько от его смерти, хоть в последние месяцы он изменился настолько, что я с трудом узнавал его, и досадно, что я не могу высказать ему все, что хочу. Но еще я чувствую большое облегчение. Был бы он жив, мира бы не было. Никакого. А так - есть вероятность.

- Дело в том, что у тебя не было старшего брата, - неожиданно весело сказал Нолофинвэ. - Я тебе открою страшный секрет, Финьо. Сейчас уже можно. Не было раньше никакой выдержки... да и сейчас, я иногда чувствую, что вот-вот взорвусь и сделаю что-то, о чем буду жалеть. Просто умею сдержаться, а потом уже появляется возможность подумать. Умею, а не родился таким. Когда я был маленьким, мне очень хотелось, чтобы... отец гордился мной и ценил меня не меньше, чем Феанаро. Превзойти брата казалось невозможно, и я решил, что буду другим. Например спокойным и выдержанным... Первое время было тяжело, меня хватало на несколько секунд, когда мы ссорились. Но я успевал уйти. Потом научился. Так что у тебя еще много возможностей. Правда, на фоне Турьо будет сложно...

- Похож, больше чем ты думаешь, - Нолофинвэ посмотрел на него и во взгляде мешались гордость и нежность, словно он ан мгновение увидел перед собой не взрослого эльда, а снова ребенка - Только не уверен, что у меня хватило бы смелости и отчаяния в одиночку отправиться на север, в Тангородрим.

- Надежды, мне кажется, ни у кого из нас не было, - покачал головой Нолофинвэ. - Кроме тебя. Да и то... безумие, верная смерть, но ты оказался прав. А я вот, наверное, не смог бы. Потому что не видел тогда этой надежды.

Нолофинвэ долго молчал, потом сказал:
- Знаешь, Финьо. Это очень хорошо, что ты есть, и что ты именно такой. Хоть я и боюсь, что твое выступление на берегу, может обойтись лишними тревогами и слжностями, но тем не менее. Потому что да, я иногда забываю о том, что надежда есть всегда. Спасибо тебе.

- Иногда такие слова западают в душу гораздо сильнее, чем гневные отповеди, - заметил Нолофнвэ. - Так что это был тонкий расчет. Я не хочу, чтобы ты менялся, потому что ты прав. И замечательно, что ты именно такой. Но будь милосерднее к тем, кто не понимает этой правды, или чья душа слишком тяжело ранена, чтобы ее увидеть. Я тоже не все могу, и часть того, что я делаю, я делаю лишь потому, что знаю - другого пути нет, и этот единсвенно правильный. Но принять и забыть обиды пока не слишком легко.